ЗНАМЕНИЯ

Из темной кладовки вышел человек и про-

шел на дворовую лестницу. Шел быстро, точ-

но скрывался. Шел какими-то неслышными

шагами.

Как он зашел в кладовку? Зачем там был?

Куда ушел? Почему шел неслышно?

Не узнать. Не придумать.

В людской зазвонил комнатный звонок.

Звонил долго и сильно. А никто не звонил;

никто никого не звал.

Почему звонок сам зазвонил?

Никак не узнать.

В комнате тетушки Анны Ивановны за-

вертелась дверная ручка. Завертелась силь-

но. Несколько раз перевернулась. А никто до

неё не дотронулся.

Зачем ручка крутилась? Что это значит?

Странно и непонятно.

В столовой в один день прошли семь мы-

шей.

Никогда такого не бывало, а тут семь сразу.

Откуда пришли? Зачем вылезли?

Непонятно, но неспроста.

Кухарка вечером вернулась домой в боль-

шом страхе. Туман стоял. Шла она по Длин-

ному переулку, а навстречу ей идет белая ло-

шадь. Идет из тумана одна, без человека.

Идет, тихо ступает. Шума никакого не слыш-

но. Так и прошла. Ушла в туман.

Откуда – неведомо. Куда – неизвестно.

Страшно вспомнить.

Поздно вечером случилось самое страш-

ное: лопнула картина на доске. Висела, висе-

ла себе тихо и вдруг с большим треском лоп-

нула прямо через святого Иеронима.

Почему именно вечером лопнула?

Это уже совсем плохо.

Весь канун сочельника наполнился непо-

нятными и странными делами. Не только нам,

но и прислуге, и всем большим стало ясно, что

случится страшное что-то. Даже тетушка

Анна Ивановна сказала:

– Не к добру!

В буфетной горничная Даша шептала Ани-

сье Петровне, экономке:

– Дурной шалит! Дай-ка позову доброго,

– тот мигом все утишит.

Но Анисья Петровна предупредила:

– Не зови! Не поминай! Позвать-то лег-

ко, а поди потом убери его. Так-то, бывало,

позовешь, придет легко, по первому голосу, а

уйти не уходит. На уход надо знать тоже креп-

кое слово.

Кто он, дурной? Кто он, добрый? Почему

кто-то пришедший не уйдет?

Все это было особенно: все было чудесно.

Говорили мы тихо. Шептали все новые до-

гадки. Новые причины придумывали. Одна

другой несбыточней, одна другой красивей.

Все ужасающие возможности были сказа-

ны. Новый звонок, стук или голос наполняли

нас трепетом жутким и небывалым.

Садились мы близко-близко друг к другу.

Верили, любили и трепетали.

А в постелях, пока не уснули, стало и со-

всем страшно. И двери в темную комнату ста-

ли как-то приотворяться. И пол скрипел под

невидимым шагом. И прохладным вихрем тя-

нуло откуда-то. У порога стояло настоящее.

Утром все побледнело. А дядя Миша при-

шел и стер огневое вечернее слово.

Все объяснилось.

Черный человек оказался новым слесарем

и ходил неслышно в калошах. Оказалось, кот

улегся на кнопку звонка. В дверной ручке ис-

портилась старая пружина. Белая лошадь

ушла с каретного двора, и её скоро поймали.

А мыши пришли сразу после отъезда конди-

тера.

За трещину на картине дядя Миша очень

сердился и говорил, что уже три года просил

на "паркет переложить” картину, иначе она

должна была расколоться. За небрежность к

картине дядя Миша даже нашумел.

От страхов ничего не осталось. Не пришли

ни дурной, ни добрый. Все стало обычным, и

мирным, и скучным.

После того у нас никогда ничего не быва-

ло. Даже сны прекратились. Знаков особен-

ных нет ни на чем.

Знамений ждем! Знамений просим!

1913